ещё какое-то время на баржу, а затем Освальд сказал, что не возражает вернуться к воротам шлюза, чтобы посмотреть на лом и какую-то ещё штуку, которую видел Дикки. Иными словами, сам Освальд ничего делать со шлюзом не предполагал и не слишком-то воспламенился от этой идеи, даже когда её предложила Элис.

Однако, когда мы добрались до Стоунхэмского шлюза и Дикки, вытащив из-под кустов бузины за упавшим деревом два тяжеленных лома, принялся колотить по затвору ворот, Освальд счёл, что с его стороны будет малодушно и не по-мужски остаться в стороне, и тоже принялся колотить.

Потрудиться пришлось отчаянно, однако мы справились и открыли шлюз, не уронив при этом в воду лом, как бывает даже с людьми постарше нас, но глупее.

Вода потекла, зелёная и такая плотная с виду, что, казалось, её хоть ножом режь. Она, бурля, устремилась в шлюз и там вспенивалась, будто укутывая ещё недавно почти пустое дно пышным белым покрывалом. Мы налегли на запор ворот, открыли водослив, колёса и цепи пришли в движение, и в шлюз ринулся по камням настоящий великолепный водопад, который, крутясь, заканчивал путь в бьефе.

Уже само это прекрасное зрелище было достаточной наградой за наши усилия. И окончательно становилось радостно на душе, стоило лишь подумать о невыразимой благодарности, которую, конечно же, испытают к нам барочники, когда, вернувшись на свою баржу, обнаружат, что она больше не зарывается дном в мерзкую грязь, а весело прыгает на вольно дышащей волнами глади реки.

Открыв все запоры, мы позволили себе немного полюбоваться выпущенной на волю водной стихией, а затем пошли домой. По нашему общему мнению, так было гораздо лучше и благороднее, чем ждать благодарности за добрый дружеский поступок от тех, для кого мы старались. К тому же близилось время обеда, а ещё Освальду показалось, что скоро начнётся дождь.

По пути домой мы условились не рассказывать остальным о своём поступке, иначе бы получилось, будто мы хвастаемся золотым деянием.

– В итоге-то слух об этом до них всё равно дойдёт, – сказал Ноэль. – Благодарные барочники непременно начнут восславлять нас, и тогда история о неизвестных помощниках станет главным предметом для разговоров у каждого деревенского камелька. Вот тогда пусть её и запишут в «Книгу золотых деяний».

В таком приподнятом настроении мы и двигались к дому, а по пути к нам присоединились Денни и Г. О., которые всё время, что мы трудились, рыбачили во рву, но ничего не поймали.

Освальд очень хорошо предсказывает погоду. Во всяком случае, я много слышал об этом. Вот и тогда ему показалось, что будет дождь, и дождь действительно начался. Во время обеда. Сильный, со вспышками молний, раскатами грома, он лил даже не струями, а широкими полосами воды, которые от порывов свистящего ветра метались в разные стороны, как простыни.

Когда настало время ложиться, мы преспокойно поднялись в свою комнату. Настроение было у нас превосходное, ни тени каких-то дурных предчувствий не омрачало его. Помню, что Дикки с Освальдом, перед тем как лечь, посостязались в борьбе, и Освальд победил, а потом погрузился в глубокий сон, который был неожиданно прерван посреди ночи чьей-то рукой у него на лице. Очень холодной и мокрой рукой. Естественно, Освальд ответил ударом, и тут послышался хриплый шёпот:

– Не будь ослом. У тебя спички есть? В моей кровати полно воды. Она льётся с потолка.

В мозгу Освальда, не до конца ещё проснувшемся, было мелькнула мысль, что, открыв шлюз, мы затопили какой-нибудь тайный проход, ведущий на крышу Моут-хауса, но, окончательно пробудившись, он понял: подобное невозможно. Река-то текла много ниже.

Спички у него были. Он ведь, как я уже говорил, очень предусмотрительный и запасливый человек. Чиркнув спичкой, Освальд зажёг свечу и принялся вместе с Дикки, чья мокрая рука разбудила его, обозревать невероятное зрелище.

Пол нашей спальни, куда ни глянь, покрывали лужи. Кровать Дикки словно стояла посреди пруда, а с потолка из доброй дюжины мест обильно лилась вода, и там, где это происходило, потолок посинел, хотя в других местах оставался, как прежде, белым.

Потрясённый Освальд сперва вообще перестал что-либо соображать, и его хватило только на ошалелое восклицание:

– Вот те на!

Затем он погрузился в непродолжительную задумчивость, из которой его вывел Дикки вопросом:

– И что же нам вообще делать?

Тут даже обычно находчивый Освальд на миг помедлил с ответом. Бедствие оказалось такого масштаба, что кровь стыла в жилах. Дядя Альберта, как назло, уехал днём в Лондон и должен был возвратиться только завтра, а меры требовались незамедлительные.

Первым делом следовало вывести остальных из глубокого сна, так как на их кровати тоже уже начинала капать вода. Они, правда, этого ещё не почувствовали, но на кровати Ноэля, в том месте, где он согнул ноги в коленях, образовалась лужа, а один из ботинок Г. О. был полон воды, которая, как только Освальд перевернул ботинок, выплеснулась на пол. Побудке сопутствовало большое сопротивление спавших, но это нас не остановило, и мы сказали:

– Живо вставайте! Потоп. Просыпайтесь, не то утонете. На часах Освальда сейчас половина третьего.

Просыпались они очень медленно, совершенно ошалелые. А самым медлительным и ошалелым из них был Г. О.

Вода с потолка стремительно прибывала. Изрядно побледнев, мы уставились друг на друга, и Ноэль спросил:

– Может, нам лучше позвать миссис Петтигрю?

Освальд не согласился. Его (вопреки здравому смыслу, который подсказывал, что наше вмешательство в работу шлюза совершенно здесь ни при чём) продолжало тревожить смутное чувство личной причастности к разразившейся катастрофе.

Перед нами раскинулся широчайший фронт работ. Мы целиком и полностью отдали свои тела и души ликвидации бедствия. Под наименее обильными струями поставили тазы и кувшины, под самым опасным и бурным потоком – ванну, а кровати передвинули в относительно сухой конец комнаты, которая представляла собой узкий длинный чердак, протянувшийся вдоль всего дома.

А вода тем временем, невзирая на титанические наши усилия, всё прибывала и прибывала. Ночные рубашки у нас промокли. Мы поменяли их на дневные, надели брюки, но остались босыми, так как пол был затоплен на добрых полдюйма.

Тазы и другие ёмкости стремительно наполнялись. Мы неустанно опорожняли их в окно, а ванну вычерпывали кувшином, и это до такой степени поглощало все наши силы, что их не оставалось на жалобы, как нам тяжело. Трудились мы даже с подъёмом, который всегда сопутствует борьбе с непокорной стихией. Однако чем дольше эта борьба продолжалась, тем больше Освальд смирялся с мыслью, что миссис